Тылы прикрыты.

У меня точно есть и уши, и глаза. Скажу больше: у меня и мозг есть. Когда дело касается бизнеса, я любую мелочь замечаю, умею читать между строк и понимать самый тонкий намек. Но объясните мне, как услышать женщину? Услышать и понять? Особенно если это твоя жена, с которой ты прожил больше 20 лет и которая считает, что вы уже понимаете друг друга с полуслова, с полу взгляда. Моя Лиза — женщина тонкой организации. Когда мы с ней познакомились, она преподавала музыку, учила детишек играть на пианино, а может, на фортепиано, до сих пор точно не знаю, в чем тут разница. Деньги в музыкальной школе платили смешные, поэтому она давала частные уроки. В общем, работала на износ, а толку — только себе на кефир да на платьишко. Правда, она очень любила и музыку, и свою работу. Я ее тогда и спросил, нельзя ли, мол, полюбить такую работу, чтобы на приличную жизнь хватало? Она даже не поняла меня. Дескать, а что не так? Не ощущал человек, что в нищете живет. Ну, это, по-моему — в нищете. А по ее мнению — в счастье. Возвышенно. Дети через эту музыку становятся добрее, а мир, стало быть, лучше и чище. Кто б спорил! Но на кефире далеко не уедешь. Она, кстати, и, сейчас, кефир любит. Больше шампанского.

Встретились мы у моей старшей сестры. Я с родней только по праздникам виделся, а тут случайно заскочил к сеструхе посреди бела дня, а там урок идет. Преподавательница вся такая воздушная, увлеченная, ну и я увлекся ненароком. Такие девушки раньше на моем горизонте не возникали, чтобы платьице одно на все случаи жизни, чтобы на ромашковом чае целый день отбарабанить. Конечно, хорошенькая: глаза, как блюдца, волосы длинные, сама звонкая, как то пианино. Пригласил ее в ресторан, а она меня в ответ позвала симфонию слушать. Ну что, послушал, конечно, симфонию, куда ж деваться, но больше на Лизу смотрел, прямо глаз отвести не мог: воодушевленная музыкой и беззащитная перед бурями жизни хрупкая девушка. Так и захотелось укрыть ее, ну, и денег дать, накормить что ли.

Ухаживал недолго. Как только понял, что без штампа в паспорте с ней ни чего не получится, так и замуж сразу позвал. Мои старые подружки больше деньги любили, а эта не такая! Если не юлить, то влюбился я всерьез. Ну, и Лиза тоже. Правда, она свои чувства любила музыкой выражать. Тихая-тихая, а как «аппассионату» какую-нибудь загрохочет, так и понятно мне, что осерчала женщина. Но про любовь у нее лучше получалось, душевней, да и мне понятней.

Постепенно привык к такому способу общения, а поначалу интересно было: слушал всегда внимательно, все оттенки уловить старался. Потом-то уже перестал прислушиваться, ну, и погорел немножко. А, с другой стороны, жена и сама обычно говорила, мол, поиграл ребенок гаммы, дай ему отдохнуть, смени тему, не пили одно и то же! Чтобы тема дошла до ученика, преподаватель должен быть изобретательным! Приемы надо менять и разнообразить. Это правило, кстати, и в сексе работает, поэтому его каждый знает. И вот моя Лизавета учудила так, что я чуть умом не поплыл. Живешь с прекрасной, тихой, интеллигентной женщиной, резких движений не ожидаешь, все про нее понимаешь, а она вдруг раз — и повернулась к тебе неизвестной стороной. Как реагировать? Мужик попроще в глаз бы двинул, а я от таких методов еще двадцать лет назад отошел, когда женился. Возвышенность, она ведь и меня затронула, заставила к женскому племени помягчеть. Я и музыкантов теперь уважаю — за то, что они понимают в этих звуках, от которых сердце то плачет, то смеется. А с женой мы хорошо жили: я работал круглосуточно, она сначала тоже преподавала свою музыку, а потом, когда первого родила, дома стала заправлять. Потом вторая дочка родилась, мы дом за городом купили, чтобы детям, значит, дышать чистым воздухом. Лиза цветы развела и даже теплицу организовала — редисочка натуральная для деток, огурчики, то-се. А по вечерам на пианино играла и пела, но только до моего прихода, потому что, во-первых, я слишком поздно возвращался, в ночи уже, а, во-вторых, мне покой нужен, тишина.

Какой Бетховен? Детей посмотреть спящих и самому скорей в кровать упасть. До утра передышка, а там опять дела да нервы. Лиза никогда никаких скандалов не устраивала, не такая она женщина. Меня любила и уважала, обеспечивала мне мирное убежище, так сказать, от житейских бурь. А я ее за это на руках бы носил, если бы было у меня время. Дети у нас выросли хорошие, воспитанные, умные, сейчас образование получают в далекой стране, языки знают, в музыке разбираются. А все моя Лиза, все она. И детьми занималась, и домом. А я спокоен, тыл прикрыт — мышь не проскочит, комар носа не подточит.

Когда дети из дома уехали, купил я ей машинку, как она и просила, маленькую, хорошенькую, красненькую, чтобы ездила к подружкам в город — кофе пить и пирожные лопать, хотя Лиза до сих пор кефир предпочитает. Но вот кефир в обществе не катит, поэтому, пьет, бедная, кофе или травяной чай, тоже модная тема — чай с чабрецом. Сам не пил, жена рассказывала.

Еще садовницу пригласил помогать, годы-то идут, не девочка уже Лиза моя: коленки у нее болят и артрит в пальцах поселился, редко теперь на пианино играет. А садовницу мне секретарша с работы порекомендовала, такая, говорит, активная женщина, все знает, все умеет и неленивая совершенно. Ну, хоть какая-то польза от секретарши-болтушки, ей хоть и не очень моя несовременная жена нравится, а вот, глядишь, пожалела Лизу. Пойми этих женщин!

Посмотрел я на эту активную женщину-садовницу — крепкая, глаза горят, ногти под корень острижены, про кусты-цветы у меня спрашивает — подошла она мне, короче. Подумал, правда, о том, как они кусты пересаживать вдвоем будут, ведь неженское это дело: копать и мешки с землей таскать. А потом решил: если что, позовут кого-нибудь, да и сама эта Татьяна здоровая, молодая, сильная, пожалуй, справится. Лизе же садовница не очень понравилась: горластая слишком, любопытная, все время с советами лезет, жизни учит. Я-то эту активную деваху понимаю, ведь Лиза у всех такое желание вызывает — помочь, направить, объяснить. А того они не чувствуют, что моя жена словно бы на другой земле живет, ей их наглость, которая второе счастье, ни к чему. Если, например, Лизавету ушлая деревенская тетка на рынке обсчитала, жена даже виду не подаст, хотя в уме считает отлично. Она ту продавщицу просто пожалеет и за рубль скандалить не станет. Но ведь какой юмор получается: торгашка ее презирает и лохушкой считает, а Лиза все видит и эту самую торгашку жалеет! Новенькая Татьяна, как доведется ей меня застать, так и рассказывает, что не надо Лизу одну на рынок отпускать, дескать, ее там даже ребенок вокруг пальца обведет, стыдно прямо этой Татьяне за весь женский род из-за моей непрактичной жены. Жалела, в общем, меня эта садовница, раз жена мне досталась такая неприспособленная к жизни.

Мол, при таком-то доме да при таких деньгах нужна мне другая жена: рукастая и сообразительная, тоже умеющая приумножать и обихаживать. Такие слова напрямую, конечно, она мне не высказывала, но мнение ее на лице отчетливо было написано, большими буквами: не будь лохом, дорогой товарищ, когда рядом есть более подходящая тебе женщина, стало быть, сама она, Татьяна. Я внимания не обращал, посмеивался только и ждал, когда Лиза мне претензии насчет садовницы выскажет. Жена ведь у меня хоть и возвышенное существо, но что надо, все видит и понимает, просто методы борьбы с чужой оборзелостью у нее свои, ненасильственные.

Как-то вернулся я в пятницу домой, а меня во дворе Татьяна дожидается. Как будто работает, сорняки пропалывает, но я вижу, что-то ей от меня надо, наблюдает, момент хочет улучить для разговора. У нее же все на лице написано, хотя она и считает себя хитрой. Подкатилась ко мне вроде поздороваться, а потом как зачастит про Лизу, у меня аж в глазах потемнело.
— Да вы знаете, Алексей, где жена ваша дни-то проводит? Вы бы лучше глаза пошире открыли! На ангела-то своего!
— Ты, Таня, полегче насчет жены, схлопочешь, и жаловаться некому будет!
— Ей-богу, не вру! Раз в неделю в городе с мужиком встречается, шампанские всякие распивает, над вами потешается. К ужину, аккурат, и вернется, чтобы все шито-крыто было. Вот до чего возвышенность женщину довела! Родной муж ей плох, на стороне утешения ищет. А вы, как слепой, честное слово. Достойных вокруг себя не замечаете, все вам амурчики с розами, стихи да музычка дурацкая!
— Не твое это дело, в мою семью соваться!
— Я ж добра хочу, Лешенька, смотреть не могу, как она вас обманывает, простушка-то ваша, мухи, которая не обидит. Такого мужика обхитрила!
— Убирайся, баба, пока не зашиб!

Тут Татьяна мне уже вдогонку адрес выкрикнула. Постояла, повздыхала да и ушла. Я в окно смотрел. У самого прямо руки ходуном заходили. Что делать, не знаю.
Выбежал, сел в машину и погнал по адресу: центр города, сталинский дом, зеленый двор. Не помнил, как доехал, припарковался, а из машины выходить боюсь: не каждый день жизнь рушится. Я ж ей, как себе доверял. Она и врать-то не умеет! Святая женщина! Странная, конечно, жена у меня, не такая, как у других моих приятелей, но зато единственная. Если правда изменяет, убью! Всех: и ее, и его. И так жалко вдруг себя стало, ведь привык я к Лизиной тишине и музыке, неужели придется с какой-нибудь обычной женщиной горлопанкой оставшуюся жизнь проводить? Посидел еще, разозлился вдруг и побежал подъезд нужный искать.

А что его искать, у меня же нюх, как у собаки, не зря денежки ко мне идут. Нашел подъезд с ходу, без лифта на нужный этаж взлетел, даже не запыхался. Смотрю, развратница моя и дверь не удосужилась прикрыть, не заметила! Видно, так торопилась к любовнику в объятия, что и не таилась ни от кого. Я аж задохнулся от ярости. Толкнул дверь, а в ушах уже стоны и вздохи прелюбодейные раздаются! Зашел в квартиру, прислушался: два голоса под гитару поют дрянь разную про солнышко лесное. Что за ерунда? Совсем чокнулись полюбовники: двери нараспашку, гитара, противный баритончик. Передушу, голубей, голыми руками!

Задвигаюсь грозно в комнату и вижу: сидят за столом, она с кефиром, он с кофе! Поют, ничего не слышат. Одетые оба, диван обычный, собранный, никто на нем не спал. Вина не наблюдается, шампанского тоже. Меня не замечают, не слышат. Поют. Тут он вдруг все же увидел и говорит:
— Мы вам, наверное, помешали днем отдыхать? Извините, распелись. Лиза, это, видимо, сосед пришел.
— Леша, а ты здесь как оказался? — вытаращила на меня глаза моя жена.

Лиза, конечно, струхнула маленько, что и говорить. Но как это чудик меня с такой зверской рожей просто за соседа принял, ума не приложу. С чужой женой по съемным хатам прятаться и о злобном муже не думать? Беспредельщик какой-то. Совсем стыд потеряли, хотя о чем это я? А Лиза тут нас еще и знакомить начала! Вижу, переживает, боится, но фасон держит! Хотел было сразу угробить обоих, но решил сперва послушать. Даже в тюрьме ведь дают последнее слово сказать. Оказалось, что чудик этот — ее старый друг по музыкальной школе, собираются они здесь по пятницам на часок: поговорить о музыке и песенки попеть. Скучает моя Лиза без детей, а за цветами теперь Татьяна приглядывает, меня дома никогда нет, вот и решила она квартиру снять, чтобы петь! Я сразу даже не поверил, поорал, что приличная женщина квартир в тихом центре с зеленым двором не снимает, когда у нее свой дом есть! Петь они, видите ли, хотят! — Дима, а где же нам петь-то? В парке? Милиция заберет. Дома нельзя — там должно быть тихо, ты шума не любишь. Вот, решила, что никто об этом моем невинном занятии не узнает. Мы ж по-дружески…

И пока я чудика с гитарой не убил, жена гордо вышла из квартиры, твердо зная, что я за ней помчусь. На лестнице орать не стал, хотя руки чесались. Сели в машину, домой поехали. Молчим. А что, напелись уже под завязку! От души, правда, отлегло, полегчало, что диван был без постельного белья и даже признаков его не заметил. А все равно сомнения сердце рвали.

Дома уже потребовал подробных разъяснений. Ну, короче, все подтвердилось, что Лиза говорила. Пели они. Кто б поверил, но больше, действительно, ничего! Я лично поверил, моя жена — она такая, не как все. А я, и, правда, совсем свою Лизавету забросил, оставил без внимания: ни поговорить с ней, ни попеть. Как дети уехали, так совсем в дела ушел, перестал с женой разговаривать. Приеду поздно, спать рухну — вот и вся семейная жизнь. Заботился, конечно, о ней — вот Татьяну нанял помогать, машину купил, но на этом все. А Лизе ведь еще чего-то надо, для души. Вот она и решила проблему по-своему, возвышенно.

Обдумал я ситуацию и предложил им петь у нас дома, как и привыкли, по пятницам. Они согласились, конечно, куда ж им деваться? Чудику говорю, мол, бери жену, детей, приезжайте все вместе: шашлык-машлык, то да се, песни под гитару, костер… Будем, дескать, исправлять ситуацию, мужик. Ты, наверное, тоже своей жене внимания мало уделяешь?
— Да нет, — говорит, — это она мне мало внимания уделяет. Не интересен я ей со своей гитарой и бардовскими песнями. Она у меня женщина не романтическая, любит водочки махнуть в выходной и поплясать под «Ласковый май» и «Желтые тюльпаны». Как с работы придет, картохи на ужин нажарит, и давай подружкам названивать, сплетни обсуждать. А потом — на боковую и храпит до утра. И чтоб секс через день! Кто не спрятался, она не виновата. Найдет, и все равно будет секс. А я не могу по заказу, по расписанию. Извини за откровенность, но без этого ты мою ситуацию не поймешь.
— Зачем тогда женился-то? Залетела что ли?
— Так и было. Сына в хоккей отдали, слава богу, телесной мощью он в нее удался. Успехи парень делает, я доволен. Но песни у костра, ни его, ни ее не интересуют, им это не надо. Это вообще не всем надо. Так что пусть живут, как им нравится, а я буду жить по-своему.

Вот с тех пор мы иногда и сидим втроем у костра, песни поем. А что, мне понравилось, это тебе не за погрузкой товара следить! Звезды, искры в небо летят, травой скошенной пахнет.

Татьяна все же у нас осталась. И косит, и клубнику окучивает, и огурцы в теплице опыляет. Меня она по-прежнему за лоха считает, а жену мою — за хитрую фифу. Но и Татьяна, как я заметил в последнее время, потихоньку перевоспитывается, приобщается к прекрасному. Все чаще запевает с нами, все ласковее на Лизу поглядывает. Потому что с моей женой не забалуешь, рано или поздно, в Шопена уверуешь.

Вам также может понравиться ...