– Мама, а снежинки бывают горячими? – прервал невеселые Юлины мысли вопрос маленького Славика.
Причин веселиться, несмотря на близкие зимние праздники, было мало: ее небольшой зарплаты как раз хватило на оплату жилья и детсада. Новое платье так и осталось мечтой. И теперь Юля задействовала все свои творческие способности, чтобы не только придумать праздничное меню, но и на три тысячи рублей, оставшиеся в кошельке, прожить две недели.
Забрав сына из детсада, женщина вела его домой по широкой заснеженной улице. Пройти предстояло метров восемьсот, поэтому Славик искал себе развлечения, наблюдая за первым снегом. В этом году его ждали долго, зато дождались красивого, пушистого, действительно из щедрого мешка Деда Мороза, потому что выпал прямо перед Новым годом. Выпал и остался частицей их будничной деревенской жизни.
Юля горько улыбнулась, мысленно проведя параллель между снегом и собственной судьбой. Неудачное, по-видимому, сравнение, но именно так однажды, пожаловав к ней, остался на долгую совместную жизнь ее Максим. Знала, что не безразлична ему, еще с выпускного вечера, когда сделал предложение ей прямо в вихре прощального вальса.
– Где же ты раньше был? – едва виновато улыбнулась тогда ему. А через несколько месяцев вышла замуж за Андрея.
Институт их семьи, вероятно, не прошел «аккредитации», если оперировать современными терминами, и через два года от огня пылкой страсти осталось, лишь огромное пепелище. А посреди него – Юля с девятимесячной Мариной на руках и со свидетельством о разводе. Вот тогда и постучал как-то вечером в ее окно Максим. Зашел на чашечку кофе, а на следующий день уже перенес к ней от родителей свои вещи.
– Как же ты будешь жить с ним, если не любишь? – удивлялась и волновалась тогда подруга.
– Если он будет уважать меня и хорошо относиться к ребенку, я полюблю его уже за это, – ответила тогда просто и искренне. А со временем и в самом деле поняла, что уже не мыслит себя без Максима. Поэтому Славик, без всякого сомнения, ребенок любви.
Максим не разделял детей, обоих любил, как родных. На Маринкино «папа» реагировал мягкой улыбкой, к сыну был более требовательным: настоящему мужчине, мол, телячьи нежности не нужны.
Но, наверно, на ласку поддался и сам. Потому что с тех пор, как в деревне появилась новая заведующая клубом, мужа, словно подменили: искал малейшего повода, чтобы наведаться туда, а в общении с Юлей наоборот – мельчайшей причины для ссоры.
До женщины доходили неприятные слухи, но она верила не людям, а любимому. Однако после откровенного разговора сама собрала его вещи.
– Я не держу тебя, – произнесла. – Именно потому, что люблю, я отпускаю тебя. Не хочу и не могу приносить тебе страдания. Вижу: в твоем сердце – Ирина. Тяжело мне это говорить, но желаю вам счастья.
Не болела душа – болел даже воздух, которым дышала, и весь мир тоже болел. Единственными лекарствами стали дети. Ими с тех пор и жила. А они трепетно оберегали мамино спокойствие каждый по-своему: Маринка, уже студентка, звонила ежедневно, а Славик ни на минуту не оставлял ее наедине с тяжелыми мыслями. А в этом году написал трогательное письмо Деду Морозу: «Подари, пожалуйста, маме новое платье. Мама у меня такая красива! А еще, дедушка Мороз, скажи папочке, что мы его очень любим и ждем!».
Юля, прочитав детское послание, плакала всю ночь. На рассвете пошла к соседке с новеньким конвертом – и уже спустя несколько часов сын радостно доставал из-под подушки вместе с конфетами письмо от Деда Мороза.
– «Платье маме твоей, – читал по слогам мальчик, – мои помощники еще шьют. А папе я непременно передам твою просьбу, как доеду до Курска». Мама, у нас все будет хорошо! – радостно запрыгал малыш. – Я же у самого Деда Мороза об этом попросил!
Юля изо всех сил сдерживала рыдание, знала, что должна не выдать себя ради ребенка. Так как для этого и корпели с соседкой над письмом.
С тех пор прошло десять дней, а Славик ежедневно повторял, словно заведенный:
– Папа обязательно вернется!
Вот и сегодня: не успели повернуть во двор, как он с надеждой сказал:
– А может, папочка нас уже ждет?
Юля не сдержалась и заплакала:
– Неужели ты не понимаешь, что папочка не придет, что он теперь живет у чужой тети? Ну, зачем он тебе, если за год даже не вспомнил о тебе?
Славик нахмурился и молча, поплелся к дому, загребая снег поношенными ботиночками.
Начало Нового года началось хлопотливо: на рассвете отелилась корова. Поэтому у Юли не было свободной минутки, то возле скотины, то на кухне. А под вечер тепло одела сына, посадила на санки – и пошли к железнодорожной станции встречать с пригородного поезда Марину.
Снежило, и Славик весело воевал с белыми лоскутками, летевшими со всех сторон. Дочка играла с братом, а Юля обнимала взглядом обоих, счастливая, что дети рядом. Еще издалека увидела в окнах веранды свет. Встревожилась: кто-то чужой залез? А ключи же вот, у нее в кармане. Открыла двери и замерла: на диване сидел. Максим. Худой, потемневший, но такой родной!.. Юля остановилась, не в силах ступить и шагу, не произнести и слова. Марина встревожено примолкла возле матери. Зато Славик весело подпрыгнул, с каким-то птичьим вскриком-возгласом подбежал к отцу и счастливый повис у него на шее. Мужчина порывисто обнял ребенка, спрятал лицо в белокурых волосах сына, вдохнул в себя, кажется, само присутствие родных людей. Молчанка затягивалась.
– Прости, – выдохнул едва слышно, притупив взгляд. – Прости, простите. – говорили глаза, шептала вся его фигура.
И у нее болело. До крика, тоже немого, но такого, что, кажется, стонал вокруг воздух. Молчала-кричала-немела-болела душа-сознание-женская сущность ее.
– Я же говорил, говорил вам, что папа вернется! – щебетал сын, не замечая напряжения. Он победоносно смотрел на маму и сестру и жался к отцу. Теперь все были здесь, вместе, и ребенок, наконец, почувствовал себя счастливым.
Юля струсила с шапочки снег. Снежинки, попавшие ей на лицо, показались такими горячими!
Елена
