Правдолюбка

Фото: CC0 /mohamed_hassan

Каждый из нас хоть раз да оказывался перед трудным выбором между своими принципами и жизненной необходимостью. Так и я однажды должна была решить, что лучше: горькая правда или сладкая ложь?

Меня, как и большинство других людей, воспитывали в убеждении, что врать нехорошо, всегда нужно говорить только правду. Но если во многих семьях, скорее всего, бывают отступления от этого правила, то в нашем доме правда была возведена в ранг абсолюта. Главной правдолюбкой была моя мама.

Самые ранние воспоминания моего детства: мать с сердитым выражением лица о чем-то рассказывает папе, машет руками, срывается на крик… Отец пытается ее успокоить: «Анечка, ну, может, ты успокоишься со своей правдой? Никому она не нужна — сама же видишь. А если будешь продолжать лезть не в свое дело, будет только хуже».

Мать обзывала его трусом и слизняком и уходила в другую комнату, громко хлопая дверью. Мне доставалось не меньше. Все дети склонны придумывать, фантазировать, привирать, но если моим друзьям их выдумки чаще всего сходили с рук, то мне приходилось расплачиваться за каждую, даже самую маленькую ложь и фантазию.

При этом, выбирая наказание, мама не гнушалась ничем: я часами могла стоять в углу, со мной по несколько дней не разговаривали, лишали сладкого и обещанных походов в кино или в парк. И если папа пытался заступиться, то наказание становилось еще серьезнее — родители ругались между собой. В конце концов мама добилась своего: у меня, как у собаки Павлова, выработался рефлекс: «вранье — наказание», и я перестала обманывать. Причем на самом деле — не научилась скрывать свою ложь, а именно стала говорить, только правду.

Отец оставил нас, когда я пошла в школу. То ли не выдержал маминой активно-правдивой позиции, то ли по другим причинам. Мама на это заявила, что он слабак и приспособленец, версию самого родителя я так и не узнала. А мать, оставшись в одиночестве, рьяно принялась за меня. И, надо сказать, преуспела. Если раньше я удивлялась, почему у мамы нет подруг, а соседки, проводящие время на лавочке у подъезда, только зло шипят ей вслед, то теперь такая же судьба постигла и меня.

В младших классах меня колотили, объявляли мне бойкоты, а когда одноклассники подросли, то приняли единственно верное решение — общаться со мной как можно меньше. Ведь если я ни про кого ничего не знаю, то и «настучать» не могу. Самое смешное, что учителя и школьная администрация, которые, по идее, должны бы обожать такую правдивую девочку, относились ко мне с плохо скрываемой брезгливой жалостью.

Мамино «правдивое» воспитание регулировало не только мои отношения с окружающими, но и всю мою жизнь. Так, например, в начальной школе я ходила в кружок рисования. Мой учитель — пожилой художник Семен Иванович — очень хвалил мои рисунки и предложил маме проводить со мной индивидуальные уроки, чтобы «развивать талант». Мама, не будучи специалистом в изобразительном искусстве, тем не менее сочла, что никакого таланта у меня и в помине нет, а учитель просто хочет содрать с нее денег за частные уроки. Поэтому с рисованием было покончено кардинально: мне просто запретили посещать даже бесплатный кружок. А если мама заставала меня за рисованием дома — следовало наказание.

Так же, как и с предполагаемым талантом, мать расправилась и с моей внешностью. Как-то, наблюдая за моими ужимками перед зеркалом, она взяла меня за руку, усадила перед собой и очень серьезно сказала: «Таня, ты уже большая девочка, тебе двенадцать лет, поэтому я уже могу тебе это сказать. Есть женщины красивые, есть некрасивые, но интересные, а есть и некрасивые, и неинтересные. Так вот, ты, к сожалению, относишься к третьей категории. Поэтому тебе бесполезно стараться украсить себя одеждой, прической или макияжем — лучше учись, чтобы сделать карьеру и состояться в жизни не как женщина, а как человек».

Как я рыдала после этих слов! Но не поверить ей или хотя бы подвергнуть ее слова сомнению мне и в голову не пришло — ведь мама всегда говорит только правду…

Можно себе представить, каким «чудом» я была к окончанию школы: зачуханная дурнушка, отличница-зубрилка без единого друга. Зато получила золотую медаль! Мама мною гордилась и настояла, чтобы я поступала не в наши провинциальные институты, а в университет, который находился в крупном областном центре. Я успешно сдала вступительные экзамены и переехала в общежитие.

Тут, конечно, началась совсем другая жизнь. Мне повезло с соседками по общежитию: Света и Оксана стали моими подругами. Именно они постепенно, с удивительным для юных девушек тактом и терпением, снимали с меня «напластования» излишней правдивости. В противном случае мне было бы сложно выжить в новом коллективе.

Начинали с мелочей: когда звонила мама и спрашивала, что из продуктов я купила на присланные ею деньги, я училась бойко отвечать не правду, а то, что хотела бы услышать родительница. Вы не можете себе представить, насколько сложно мне давалась даже такая невинная ложь: желудок противно сжимался, руки холодели, а перед глазами стояла картина неминуемого возмездия.

Однако со временем я научилась лгать вполне сносно, и маме даже в голову не могло прийти, что я обманываю. Не знаю, почему, но скоро очередное удачное вранье доставляло мне ни с чем не сравнимое удовольствие! А еще большее удовольствие я получала от осознания того, что я, оказывается, вовсе не дурнушка! Подружки научили меня накладывать макияж, укладывать волосы, выгодно подчеркивать даже самыми немудреными вещичками достоинства фигуры.

В восемнадцать лет я с изумлением узнала, что у меня красивые зеленые глаза, роскошные волосы, длинные ноги и аппетитный бюст. Эти открытия волновали меня, пожалуй, даже больше, чем то, что я научилась обманывать маму. Веселая студенческая жизнь и новоприобретенная собственная красота ударили мне в голову: у меня появились масса поклонников, свободное время и уверенность в себе.

Учеба отодвинулась на второй план: я наслаждалась тем, чего у меня никогда не было — отсутствием контроля, восхищением мужчин, дружбой с девчонками. Именно они первыми и схватились за голову, сообразив, что если все будет продолжаться в том же духе, сессию мне не сдать. Мало того, я расслабилась настолько, что, видимо, в телефонном разговоре с мамой где-то сфальшивила: мама засомневалась и приехала. Я встретила ее при полном «параде»: в мини-юбке и блузке с глубоким декольте, к тому же не очень трезвая — я как раз вернулась с вечеринки по случаю дня рождения однокурсника.

Мать буквально потеряла дар речи, но была скора на расправу. Смерив меня презрительным взглядом и не удостоив даже словом, она отправилась в деканат, закатила там скандал, что ее чистую и неиспорченную дочь в «храме науки» учат совсем не тому, чему надо. И забрала мои документы! Мне пришлось вернуться обратно, в свой город, под родительское крылышко.

Так, с нового года я пошла, учиться на филфак местного пединститута. Конечно, контингент этого вуза — куча невзрачных девушек и пара убогих юношей — не шел ни в какое сравнение со студентами университета. Впрочем, так же кардинально отличалось проживание с мамой от общежитской вольницы. Я снова перестала краситься и укладывать волосы, переоделась в одобренные мамой серые тряпочки и вгрызлась в учебу. Но теперь я знала, что бывает совсем другая жизнь, и я сама могу быть совсем другой, и от этого становилось только грустнее…

Работать мне мама не позволяла, а сама устроилась еще в одну фирму — чтобы сводить концы с концами. Домашние дела не требовали от меня много времени, поэтому большую часть дня, не считая учебы, я была предоставлена сама себе. И если в детстве все свои эмоции я выливала на альбомные листы с помощью карандашей и красок, то теперь меня почему-то повело в писательство.

Яркая, свободная, красивая и легкая жизнь, кусочек которой я успела увидеть, манила меня и… была совершенно не доступна! Поэтому свои мечты я описывала на бумаге. И вскоре роман написался, будто сам собой.

Я растерялась. С одной стороны, уверенность в собственной бесталанности шептала, что все написанное мной гроша ломаного не стоит, это надо выбросить на помойку и забыть. Тем более мама, сроду не бравшая в руки книг, которые она презрительно называла «слюнявым женским чтивом», точно не одобрила бы дочь — сочинительницу подобных произведений. Но какой-то другой голос настырно талдычил, что уж если я это написала, то надо, хотя бы попробовать опубликовать свое творение. И, в конце концов, он победил. Из институтского компьютерного класса я отправила свой роман в несколько издательств, адреса которых нашла в интернете. Прошла неделя, вторая, месяц… Мне так никто и не ответил, и я перестала ждать. А вот писать — нет. Сочиняла по роману в неделю и никак не могла остановиться…

Успешно сдав летнюю сессию, я устроилась подрабатывать корректором в фирму, где трудилась мама. Скучные документы, в которых нужно было расставлять запятые и кавычки, править орфографию, нагоняли на меня тоску… Но я знала, что, выдержав эту пытку, заработаю себе на компьютер, поэтому старалась. А вечерами уносилась в свои фантазии, становившиеся все более причудливыми, и писала, писала, писала… И маленькая ложь маме, что строчу курсовые и рефераты, нисколько не тяготила мою душу. И вот, наконец, компьютер был куплен, а интернет подключен. Показав маме все, что она хотела увидеть, и, уложив родительницу спать, я впервые полезла во всемирную паутину из своей собственной машины.

Естественно, первое, что я проверила, — свой почтовый ящик. И там меня ждало письмо. Из издательства, у которого, как ни странно, был филиал в нашем городе! Редактор выражала одобрение и готовность опубликовать мой роман, спрашивала, когда и где мне удобно будет подписать договор и получить гонорар… И осторожно интересовалась, являюсь ли я автором одной книги или у меня есть еще какие-то произведения.

Вот это была удача! Уже через неделю я официально стала писательницей! И получила гонорар! Кроме того, я подписала договоры на публикацию еще десяти романов, которые редактор Ольга Евгеньевна приняла на ура. Естественно, все мои книги должны были публиковаться под псевдонимом. А гонорары переводились на специально заведенную для этого карточку. Мы попрощались совершенно довольные друг другом. Редактор даже вошла в мое положение и согласилась не звонить мне на мобильный (вдруг мама окажется рядом), а лишь писать на электронную почту.

Жизнь заиграла яркими красками. Да, пока я не решалась рассказать маме правду, но предвкушала, как сделаю это, как она будет мной гордиться, как мы пойдем тратить мои гонорары…

Увы, все сложилось совсем не так. Мама серьезно заболела. Верная себе, она честно объяснила, что можно попробовать операцию и последующие терапии, но врачи не гарантируют успех. А можно ничего не делать — тогда она проживет около полугода. Конечно, сказала мама, она не планировала умирать так рано, но, с другой стороны, если решаться на операцию, то мы останемся без средств к существованию…

Я была в ужасе! Всеми правдами и неправдами я уговорила маму оперироваться. Пообещала, что переведусь на заочное, снова устроюсь на работу корректором, по вечерам буду мыть полы в подъездах…

И тут моя несгибаемая мама разрыдалась! Она гладила меня по голове, обнимала, просила прощения за что-то… Я тоже расплакалась и во всем призналась маме. И объяснила, что денег нам хватит. И даже показала четыре свои уже вышедшие книги. Мама промолчала… Началась неравная борьба с онкологией. Операция прошла вполне успешно, и врачи давали довольно благоприятные прогнозы.

После химиотерапии мама стала похожа на маленькую несчастную птичку: сильно похудела, выпали волосы… Я училась, взяла на себя всю работу по дому, но все равно находила время писать. В издательстве мной были довольны — мои книги расходились приличными тиражами, соответственно росли и мои заработки. Но пока мама была больна, это не очень радовало.

Однажды вечером я вернулась домой и застыла на пороге: из маминой спальни раздавались какие-то странные звуки, похожие на кашель. Не разувшись и не сняв пальто, я бросилась на звуки и… застыла, Мама читала мою книгу и хохотала во весь голос! Утирала текущие по щекам от смеха слезы и снова хохотала. Увидев меня, она захлопнула книгу, улыбнулась и резким прежним и задорным голосом сказала: «Да, Танька, молодец ты у меня! И пишешь здорово, и меня такой грымзой изобразила. А главное — как я тебя ни порола, но врать ты все-таки научилась. Да как складно! Половина теток в очереди на «химию» твои книжки читают».

Я от неожиданности и облегчения села прямо на пол. А мама присела рядом, обняла меня и прошептала на ухо: «Может, и в самом деле, правда не всегда лучше лжи, а, Танюш?».

Вам также может понравиться ...